Песня звучит на горячей струне

Расцвет творчества акынов, произошедший в XX веке, представляет собой одну из интереснейших страниц истории казахской литературы. Сразу же после Октябрьской революции и зарубежным, и некоторым отечественным исследователям судьба народной поэзии казалась предрешенной: с разрушением прежнего уклада жизни, по их мнению, неизбежно должны были рухнуть и традиции устной литературы, что, в свою очередь, означало бы закат эпохи акынов.

Конечно, система мышления, породившая традиционный фольклор, к началу XX века исторически изжила себя, и дальнейшее развитие устной литературы на мифологических началах и метафизическом дидактизме уже не представлялось возможным. Однако те учёные, которым по какой-то причине так не терпелось поскорее похоронить народную поэзию, упускали из виду начавшийся в казахской литературе процесс обогащения традиций фольк­лора реалистическими тенденциями. Как указывал литературовед Есмагамбет Исмаилов, акыны, находившиеся под прямым воздействием творчества Абая, постепенно поднимались до мастерства художественного обобщения и типизации, переходили от легендарного к действительному, отказывались от абстрактных рассуждений в пользу описания конкретных явлений. То, что учёным-пессимистам казалось гибелью традиций, на самом деле являлось их переходом в качественно новое состоя­ние. Сочетание жизненной правды и близкого к ней художественного вымыс­ла, рождённого фантазией сказителя, а также возникновение новых композиционных форм предопределили стремительное развитие казахского лиро-эпического искусства.

Творчество Кенена Азербаева, представляющее собой одну из вершин реалистической устной литературы Казахстана, – это преж­де всего творчество акына-универсала. Литературовед Мухамеджан Каратаев однажды заметил, что, когда по радио передают песни Азербаева, диктору нет нужды уточнять, кто автор текста, а кто – композитор, ведь слушатели и так прекрасно знают, что и стихи, и музыку к ним сочинил один человек. С одной стороны, подобная творческая разносторонность была, если можно так выразиться, родовым наследием: отец Кенена, Азербай, был талантливым акыном, а мать Улдар – домбристкой и певицей. Пример родителей, которые в силу крайней нищеты не могли до конца развить свои литературно-музыкальные способности, повлиял на критическое восприятие Азербаевым окружающей действительности, ясно проявляемое даже в самых ранних его песнях.

С другой стороны, творческая универсальность была характерной чертой большинства крупных акынов Жетысу. Нам известно, что Кенен Азербаев был хорошо знаком с произведениями своих прямых предшественников, которые слышал ещё в раннем детстве. «Песне я учился у Асета, стихам – у Сарыбаса», – говорил он. Отметим при этом, что молодой акын стремился не перенимать стилистические особенности сочинений своих учителей, а усваивать их поэтику и мелодику. Литературное ученичество у Азербаева носило системный характер и вело к формированию его творческой индивидуальности, выработке собственных художественных приемов и уникальных поэтических решений, а потому встречающиеся поныне утверждения о его якобы подражании старшим акынам беспочвенны и безосновательны.

О том, насколько самобытен талант Кенена Азербаева, свидетельствует самая ранняя из известных нам его песен – «Сирота», сочиненная в 1894 году. В ней десятилетний акын уже проявляет себя не только как певец бедняцкой доли, но и как смелый социальный критик. Конечно, будучи пробой пера, песня не свободна от недостатков, и в то же время она представляет собой яркое явление в устной литературе своего времени. Если говорить о её языковых особенностях, можно сразу же заметить полное отсутствие излишней риторичности, свойственной акынской поэзии, и даже некоторую скупость в подборе средств выразительности. Словесная напыщенность органически противна поэ­тике Кенена Азербаева, неприглядные стороны жизни он изображает именно так, как они выглядят на самом деле.

«В чапане дырявом от стужи дрожу я», «талкан перепревший, как сахар, мне сладок», «служу, угождаю хозяину-баю», «на родичей наших надежды напрасны» – каждое явление находит у Азербаева своё конкретное выражение в простых, но точных словах, и эта подчеркнутая простота как нельзя лучше способствует пониманию создаваемой акыном картины. Естественно, что горечь полуголодного существования и сиротской доли обуславливает всплеск социальной критики, которая наиболее отчетливо звучит в припеве: «Сюда, овечки!⁄В кошаре или у речки⁄Чтобы вас волки задрали⁄Или чума взяла!» Байская отара, за которой ради пропитания вынужден следить юный Кенен, выступает в песне как символ угнетения бедняков, их зависимости от чужой воли. Акын умело пользуется контрастами и «хозяйскому стаду» противопоставляет отцовскую отару – «овцу и три козочки», от которых «молока нам лишь чайничек старый». Подобная расстановка сил закономерно приводит мальчика к резкому неприятию существующего уклада вещей, и в его горьких проклятиях слышится пусть и не вполне осознанное, но довольно отчетливое желание изменить этот уклад.

Созданная год спустя песня «Жаворонок» открыла молодого Кенена как тонкого и проникновенного лирика. При этом красоту лирического пейзажа и философские раздумья над базовыми категориями бытия акын вновь сочетает с последовательной критикой общественных устоев. «Ты все поёшь в небесах,⁄Жаворонок свободный!⁄А я брожу по земле,⁄До поздней ночи голодный.⁄Нет коня у меня,⁄Палка вместо коня,⁄Со стадом я в жаркий день⁄И долгой ночью холодной!» – поёт Кенен, и для него порядок, при котором человек, рождённый для счастья и свободы, вынужден влачить жалкое, нищенское существование, представляется противным самой природе. Недаром выразителем здоровых, естественных жизненных начал у него выступает жаворонок, свободно поющий в небесах. «Когда же придёт пора⁄Освободиться?⁄Скажи мне, птица!» – спрашивает мальчик, но ответа не получает. И в этом тоже кроется свой символизм, ведь ответить на такой вопрос в состоянии только сам Кенен. Жаворонок – образ добра на земле – лишь выводит его на большую жизненную дорогу и помогает сохранять оптимистическую веру в лучшее будущее.

Популярная по сей день песня «Көкшолақ», которую Кенен Азербаев сложил в 1898 году, продемонстрировала его незаурядное сатирическое мастерство. Предыстория песни такова. Как и всякий джигит, Кенен страстно мечтал о коне, однако сесть на него юноше довелось лишь в 14 лет. Да и коня от бая он получил совсем не богатырского – словно в насмешку над бедным чабаном хозяин дал ему бесхвостую клячу, которую звали Көкшолақ, то есть Сивым-куцым. Никакой статусности своему хозяину такой конек-горбунок не приносил, напротив – дети богатых родителей открыто насмехались и над Кененом, и над его клячей. Но такая спесивость лишь раззадоривала 14-летнего акына, и однажды он вступил в айтыс с байской дочерью Шалипой, которая ответила на вызов юноши-бедняка самым, по её мнению, действенным выпадом – указанием на его имущественное положение.

Кенен ответил ей в несколько залихватской манере: «Подо мною меринок мой сивый,⁄Ни хвоста у меринка, ни гривы.⁄Только это, девушка, неважно –⁄Сам зато я весёлый и счастливый.⁄Хоть ты, байская дочь, и спесива,⁄В девках ходишь, потому что некрасива!⁄Надо мною, пастухом, не насмехайся –⁄И хорош, и умен я на диво!» Знатоки мировой литературы наверняка найдут в этих строках созвучие с известным высказыванием итальянского писателя Джованни Боккаччо: «Много королей, много великих властителей были бедняками, и многие из тех, которые копают землю и пасут скот, были и пребывают богачами». И это вполне естественно, ведь духовное родство передовых деятелей мировой культуры определяется отнюдь не тем, читали ли они произведения друг друга. Верность демократическим традициям, любовь к художественному слову, неразрывная связь с народом, неистребимая вера в будущее – эти черты роднят лучших писателей всех времен.

В песне «Көкшолақ» Кенен Азербаев вновь выступил защитником бедняков, зашифровав во внешнем задоре своих строк обличение пороков власть имущих. Вообще же его творчество является ярким подтверждением того, что развитие песенного жанра в казахской литературе было неразрывно связано с развитием народной поэзии. Синкретизм песенно-поэтического творчества акынов делал их, по сути, первыми профессиональными песенниками Казахстана. Писатель Василий Оботуров отмечал, что «фольклор как историческое прошлое народа стал базой для современной поэзии», и песенное искусство акынов развивалось как раз на основе передовых фольклорных традиций. Кенен Азербаев был одним из первых, кто стал сочетать их в своём творчестве с традициями реализма, заложенными Абаем, и потому он стоял у истоков расцвета жанра казахской песни.

Благодатная сила в бескрайних просторах

В 18-летнем возрасте Кенен Азербаев впервые встретился с великим Жамбылом Жабаевым, который на всю оставшуюся жизнь станет его главным учителем. При этом мы не найдём у Азербаева ни одной песни, которая была бы написана в подражание Жамбылу. Ученик перенял у своего учителя яркость и метафоричность образов, афористичность строк и гражданский пафос, но стилистически и тонально сохранял свою неповторимость, сочетая в произведениях лирическую задушевность с эпической патетикой. Творческая манера Жамбыла, по словам Мухамеджана Каратаева, была оркестрово-торжественной, а его песни порой напоминали одические гимны. В иной манере творил Кенен Азербаев – его поэтический голос, воспевая счастливую жизнь, был нежен и мягок, но, обращаясь к врагам, тотчас наливался металлом. Вместе с тем для Азербаева характерна большая конкретика образов и практически полное избегание свойственных для акынской поэзии риторичности и гиперболизации. Он не уподобляет исторических деятелей солнцу или луне и даже иронизирует над подобными сравнениями. Так, например, в песне «Свет идей Ленина» Азербаев полемизирует со своими товарищами-акынами, в творчестве которых основатель советского государства неоднократно уподобляется небес­ным светилам: «С чем мне сравнить вождя, чтоб было справедливо?⁄Быть может, с Солнцем, что сияет нам?⁄Но разве можно у Луны спросить⁄Или у Солнца – как народу жить?» В советское время Азербаев окончательно сформировался как акын-реалист, открыв тем самым новую страницу в истории казахской устной литературы.

Этому предшествовало непосредственное участие народного сказителя в восстании 1916 года. В песнях «Восстань!», «Шестнадцатый год», «Восстание шестнадцатого года», «Где ты, земля отцов?» и поэме «Али-батыр» Кенен Азербаев воспел героизм повстанцев, бросивших вызов самодержавию. Эти песни позволяют нам судить об акыне как о революционном демократе, для которого характерно ясное понимание происходивших в степи социальных процессов. Из-за преследований со стороны карательных отрядов он был вынужден больше года скрываться в Кыргызстане, где судьба свела его с великим кыргызским акыном Токтогулом – таким же, как и Кенен, противником самодержавия и бай-манапского произвола.

Вернуться в Казахстан Азербаеву удалось лишь после Октябрьской революции. Акын искренне поддержал начинания советской власти и даже был избран в ревком Кордая, о чём писал так: «Наконец-то распрощался⁄Я с невежеством своим.⁄Горьких дум, терзаний тяжких⁄Навсегда растаял дым.⁄На виду я у народа⁄И у партии родной.⁄С ними связан я делами⁄И счастливою судьбой». Азербаев органично сочетал в себе талант акына и общественного деятеля, что позволяло ему создавать непревздойдённые образцы политической поэзии. Эталонными в этом отношении могут считаться песни «Казахстан», «Вырос мой край», «Проекту Конституции» – политические декларации с глубоким патриотическим звучанием. Их пафос предопределяется грандиозностью преобразований, о которых поёт акын: «Крепнет культура и знанье растёт,⁄С ними искусство стремится в полёт.⁄Старый уклад подрубили под корень,⁄Ожил и встал богатырь – мой народ!»

Подобные произведения можно назвать внутренним социальным заказом самого Кенена Азербаева, ведь умолчать о важнейших событиях эпохи ему не позволяла его обостренная совесть.

Акын жил жизнью своего народа, и народ отвечал ему любовью и признательностью. В 30-е годы имя Кенена Азербаева стало известным всему Советскому Союзу. Вместе с Жамбылом он принял участие в Первой декаде казахской литературы и искусства в Москве, которая по праву считается одним из важнейших событий культурной жизни страны тех лет. Перелом в творчестве акына наступил с началом Великой Отечественной войны.

«Поэт-лирик, воспевавший жаворонков, цветущие степи, свободный труд, красоту Казахстана, вспомнив свои пов­станческие песни, начал ковать железный стих по-джамбуловски страстно и гражданственно, звал воинов в бой», – писал Мухамеджан Каратаев. И действительно, как уже было сказано, лирический голос Азербаева вмиг оказался налит металлом: «Рать красных соколов, смелей⁄Гони фашистских палачей,⁄Пусть льется черною рекою⁄Кровь бесноватых сволочей!⁄Пусть враг, тесним со всех сторон,⁄Забудет про покой и сон,⁄Пусть будет сонм поганых полчищ⁄В земле навеки погребен».

В послевоенные годы акын живо откликался на самые острые темы современности. Одним из первых в казахской литературе он обращается к деятельности возглавляемого Советским Союзом международного движения сторонников мира. «Пусть не будет теперь войны» – под этим девизом прошла вся послевоенная творческая деятельность Азербаева. Его литературные достижения были отмечены рядом высоких правительственных наград и присвоением почётных званий заслуженного деятеля искусств и народного акына КазССР. Но главной наградой для Кенена Азербаева была любовь его читателей. Когда в 1974 году страна торжественно отмечала его 90-летие, первый секретарь правления Союза писателей СССР Георгий Марков назвал акына «глубокочтимым старейшиной народной поэзии и всей советской литературы». В этих точных словах видный писатель выразил общее мнение многих тысяч поклонников самобытного таланта Кенена Азербаева.

И сегодня творчество акына-универсала продолжает притягивать своей теплотой и задушевностью, неповторимым национальным колоритом и яркой образностью все новых и новых почитателей. Известный певец, заслуженный деятель Казахстана Нурболат Арзамасулы считает Кенена Азербаева «последним из могикан», подразумевая тем самым его место в плеяде крупнейших казахских акынов. С этим утверж­дением трудно не согласиться, ведь, пожалуй, Азербаев был виднейшим после Жамбыла представителем казахской народной поэзии. И вспоминая о расцвете устной литературы нашей страны, имя Кенена Азербаева мы по праву называем одним из первых.